Ксенотанское зерно - Страница 11

Волы стояли рядом со стражей, в узком переулке, зажатом между двумя каменными стенами. Никогда в жизни они бы здесь не оказались, если бы Якоба не задержали.

Парень бросил котомку в пышную кучу сена, окинул взглядом свои вещи. Полог, мешки, черпак, котелок… Все на месте. Даже фляга, подарок вредной Хильды, и та лежит себе, поблескивая накладками.

Надо воду сменить.

Якоб тронул упряжку и медленно двинулся к городскому колодцу.

***

На площади толпился народ. К счастью, не возле колодца, там как раз было пусто. Люди слушали взгромоздившегося на бочку оратора: мужчину с развевающимися волосами, в лохмотьях, при жизни бывших монашеской рясой.

Якоб отвинтил пробку, машинально нюхнул горлышко фляги… Замер.

Вода должна была пахнуть колодцем, он же набрал новую при въезде в город. Сейчас вода во фляге пахла иначе. Запах родника, и совсем чуть-чуть — трав.

Парень недоуменно потряс флягу. Кто-то заменил воду? Кто? И зачем?

Якоб медленно перевернул флягу, наблюдая, как вода тонкой струей вытекает на булыжники мостовой.

В неизвестных доброжелателей он не верил, и пить эту воду не собирался.

Пока о булыжники разбивалась водяная струя, Якоб невольно прислушался к речам набочечного оратора.

— Нашли, — возглашал тот, — нашли в старом монастыре древнее пророчество. Пророчество! И сказано в нем было… Было сказано в нем…

"Пророк" то ли забыл о чем шла речь, то ли нагнетал напряжение в слушателях.

— Сказано было в том пророчестве, — оратор откинул от левого уха узкую белую прядь волос, — "Придут времена темные и ужасные. Слезы будут литься в Нассберге, течь рекой будут они. Но пройдет время и восхвалит народ время слез, ибо придет ему на смену время кровавых рек! Темный властитель, слуга зла, порождение ада, раскинет свою сеть над несчастной страной! Черная белизна будет рыскать по стране, карая виновных, а пуще того — невинных. Но придет спасение! Придет! Выйдут из сени листвы два человека: юноша и девушка. И будет юноша тот неизвестным сыном старого короля, а девушка — неизвестной дочерью нового. И вместе, взявшись за руки, свергнут они темного властителя и воссияет солнце добра и справедливости над землей Нассберга! Но будет это, только если два героя будут опираться не на песок, но на камни! Если все люди Нассберга вместе поддержат их! Тогда и только тогда зло падет!" Так говорит пророчество! Так и будет!

Народ зашумел, обсуждая слова пророчества.

— Все, все видели, что сегодня творилось в городе! Вот они, первые ласточки кровавого времени! Вот они — следы темного властителя! Верьте мне!

Буль-буль-буль. Фляга наполнилась, Якоб заткнул ее пробкой и направил повозку к городским воротам.

Чего только не придумают досужие любители поговорить перед толпой. Все это слушать, что ли?

***

— Кар!

— Ну, Берендей, я же не могу никогда не ошибаться. С водой не получилось, но, может быть, все получиться само собой? Как думаешь?

— Кар!

— Конечно, присмотрим.

— Кар!

— Не обманывай. Тебе же тоже понравилась та шумиха, что мы устроили в городе. Правда, мерзавцы и ее повернули к своей пользе, но нам это не повредит. Зато теперь монахи точно будут здесь…

— Кар!

— Нам-то, конечно, здесь будет уже нечего делать.

Два ворона сорвались с места и превратились в черные точки в синем небе.

***

Якоб выехал из города. Повозка медленно покатилась по пыльной дороге. Солнце уже почти село, темнело.

Мимо расстилались сжатые поля пшеницы, тянулись вдаль до самого горизонта, у которого мрачной каемкой темнело Чернолесье.

Волы взошли на холм и также не торопясь начали спускаться. Когда спуск закончился, и повозка замерла посреди дороги, между двумя холмами, Якоб остановился.

Он с удовольствием отпил большой глоток из фляги — в горле давно пересохло — повернулся и наклонился к куче сена:

— Вылезай. Я тебя видел.

Глава 6

Под свернутым пологом зашуршало сено, показались большие испуганные глаза… Из своего укрытия выбралась и села на повозке молодая девушка, ровесница Якоба.

Ирма цу Вальдштайн посмотрела на Якоба.

Перед ней стоял молодой парень в праздничной крестьянской одежде: блестящие новенькой кожей сапоги, черные штаны и черная вышитая жилетка, белая рубаха. На голове прикрывает короткий ежик светлых волос маленькая крестьянская шапочка-ермолка.

Ирма успокоилась. Ни слуг жениха, ни людей отца — вокруг не было никого из тех, кого она боялась. Только крестьянин.

Всего лишь крестьянин. Бояться нечего.

Якоб посмотрел на Ирму.

На его повозке сидела молодая девушка в обычной дворянской одежде: красные туфельки, торчащие из-под длинного подола черно-зеленого платья, узкие рукава, квадратный вырез на груди — видны торчащие ключицы… Пшенично-светлые волосы убраны под светло-изумрудный берет, разве что три длинные пряди спадают на спину. Золотые перстеньки, цепочка на шее.

Якоб напрягся. Дворянка…

Крестьянину находиться рядом с дворянкой было не нужно. Не в том смысле, что кто-то подумает, будто они состоят в неких непристойных отношениях. Кому же в голову придет, что дворянская девушка может опуститься до крестьянина? Да и репутация девушки Якоба нисколько не заботила.

Дворянин — всегда требования.

Нет, как вольный крестьянин Якоб мог ничего не делать, даже если эта девчонка раскричится. Мог. А если его попытаются заставить — обратиться в суд. Вот только дворяне давно выработали противодействие для слишком сообразительных крестьян. Откажись исполнить распоряжение незнакомого дворянина — и уже сам окажешься в суде по обвинению в оскорблении достоинства.