Ксенотанское зерно - Страница 107

107

***

— Рудольф, ты дурак!

Август цу Гроссабгрунд прошел туда-сюда. В казарменной комнате особо не разбежишься.

— Знаю, — бесцветным голосом произнес Рудольф цу Фламменден. Да, теперь у него была фамилия. Выбранная самим королем. Будь воля Рудольфа, он подобрал бы что-нибудь менее торжественное, но с королями не спорят.

— Нет, я понимаю, ты — дворянин, гвардеец, Личная гвардия… Спаситель королевской дочери и все такое… Но как тебе в голову пришло просить у короля ее руки? Да она младше тебя в два раза!

— Ну и что?

— В конце концов, она — дочь короля!

— Я люблю ее.

— Рудольф, — Август присел на кровать, на которой лежал гвардеец. Вопиющее нарушение устава…

— Рудольф, скажи мне, зачем тебе это? Я всегда считал тебя самым хладнокровным из всех моих ребят. Как тебя угораздило влюбиться?

— Не знаю, — Рудольф пожал плечами и взял гитару. Проиграл несколько аккордов.

— Ты хотя бы у нее спросил, хочет ли она замуж за немолодого битого, колотого и рубленного гвардейца?

— Спросил.

— И?

Рудольф промолчал.

***

— Разрешите проехать?

— Что ты… о, простите, ваше высочество.

Молодой дворянин, только что готовый ринуться в схватку с неосторожной девушкой, толкнувшей его коня, тут же рассыпался в извинениях.

Ирма вздохнула. Идея покататься по городу верхом, чтобы привести мысли в порядок, уже не казалось ей хорошей. Тесно, толчея, дамское седло… Сопровождающие, хорошо еще, что она смогла заставить их ехать позади. Придворные сразу подчинились, а вот гвардейцы…

Гвардейцы…

Ирма вспомнила утренний разговор с Рудольфом. Неожиданно… Неожиданно, но приятно. Какой девушке не понравится, когда в нее влюбляются, в особенности, такие героические мужчины, как Рудольф. Да, немолодой, ну и что? Да, не очень красивый… Дитрих был красавчиком и что?

Рудольф хороший человек… Вот только что ему ответить?

— Эй ты, — дворянин быстро нашел на ком сорвать злость, — Убирайся с дороги! Не видишь, из-за тебя я толкнул госпожу!

— Да, господин.

Немолодой крестьянин привычно поклонился и потянул в сторону своих волов, запряженных в повозку, груженую мешками.

— Поживее!

— Да, господин.

Ирму неожиданно царапнуло. Казалось, обычное зрелище, дворянин приказывает, крестьянин повинуется. Раньше она и не обратила бы внимания. Но после знакомства с Якобом…

Теперь она знает, что крестьяне бывают умными, честными, верными и добрыми. Что они — такие же люди. Да, им можно приказывать. Но нельзя считать их безответными скотами.

Это… неправильно.

— Да пошевеливайся ты! — дворянин замахнулся плеткой.

— Да, господин.

Ирма не успела остановить дворянина: тот нанес удар…

Промахнулся по не вовремя поклонившемуся крестьянину, подпруга лопнула, и дворянин рухнул на землю, сопровождаемый смехом своих товарищей.

Вот так… — подумала Ирма, — дворяне и крестьяне. Одни — наглые и считающие, что им все позволено (она помнила свой опыт переодевания в крестьянку), другие — тихие и безответные, ничего не желающие видеть кроме своего зерна, как… некоторые.

Крестьяне и дворяне. И Рудольф.

Что же ему ответить?

Ирма проехала мимо поднимающегося с земли дворянина, глубоко задумавшись, поэтому даже не улыбнулась.

Крестьянин низко поклонился ей. Может быть, он улыбался, понять этого было нельзя.

Лицо крестьянина скрывала большая широкополая шляпа.

***

По пыльной дороге, мимо сжатых полей и скошенных лугов, ехала повозка, запряженная двумя серыми волами. Правого звали Налево, а левого — Направо.

Якоб лежал на повозке, смотрел в небо и думал. Под его головой лежали два мешка с волшебным ксенотанским зерном, колос которого занимает всю соломину сверху донизу.

Король не обманул.

Хотя, конечно, нужно еще посадить зерно, дождаться, пока оно вырастет и тогда только можно будет точно сказать, соврал король или нет. Вот только заниматься этим Якобу не хотелось.

Прав, трижды прав был старый Ганс, когда оставил младшему сыну в наследство только повозку с волами.

Пропутешествовав через полкоролевства, побывав в столице, сразившись с нечистью, встретившись с самим королем, Якоб понял, что спокойная и размеренная крестьянская жизнь не по нему.

Не то, чтобы ему нравились приключения — для них Якоб был слишком спокойным и флегматичным — ему нравилась дорога.

Кто-то растит ксенотанское зерно, а кто-то — его ищет.

Якобу понравилось странствовать.

Он отвезет зерно братьям — вот обрадуются — и отправится дальше, за новой мечтой. Может быть, потом он остепенится и осядет, заведет семью, детей. А пока — дорога.

Ведь столько всего на свете интересного…

Нет, Ирма не смогла бы быть с ним, а он — с ней. Они слишком разные.

Якоб лежал на повозке и смотрел на облака, проплывающие над ним. Вот это похоже на огромную гору, это — на дворец… Это — собака, это — кувшин…

А это — перевернутое лицо Лотты.

— Спишь?

— Нет. Просто лежу.

Девчонка увязалась за ним. Чем-то ей, наверное, приглянулся спокойный парень, которого Лотта и видела-то пару раз. Как Якоб не объяснял, что у него нет ни дома, ни земли, что он собирается отправиться в путешествие — Лотта не отставала. Она была готова жить в палатке, ночевать у костра, лишь бы вместе с ним. В конце концов Якоб согласился.

Лотта своей бесшабашностью напоминала Фукс, разве что без злобы и грубости, без ненависти к людям. Может, и правильно, что она поехала с ним. Вдвоем веселее. Тем более, Якоб чувствовал, что Лотта не станет жаловаться на тяготы пути.

107